Еще вчера при виде своей одноклассницы-подруги детства, которую я не видела никак не менее 10 лет, глядя на ее норковую шубу цвета кофе с молоком и нарядный лексус, я вспоминала наши коммуналки. НЕ в том смысле что, что из грязи в князи, ни в коем случае. К. всегда была красавица, всегда ухоженная и благополучная. У нее были красивые ухоженные даже по советским временам родители. И одевалась она, чуть ли не лучше всех в классе. Я даже припоминаю, что классе в 3-4-м завидовала каким-то там ее босоножкам. Малиновым. И даже придумала как свои, купленные мамой в детском мире в результате стояния в многочасововй очереди, белые самые банальные босоножки выпендрить с помощью ботиночных шнурков. Не уверена, что в итоге это выглядело так же модно как на К, но по крайней мере я сделала все что могла. Тем не менее.
читать дальшеОна, так же как и еще половина класса жили в коммуналках. Свою коммуналку я тоже прекрасно помню. Начиная с семейных преданий о том, что переехав в нее в возрасте двух лет из двухкомнатной квартиры в Барнауле, я с порога сказала « мам, поехали домой» и наотрез отказалась купаться в коммунальной ванной.
Каких только коммуналок я не навидалась…. По большому счету коммуналка была чем-то вполне нормальным, даже с налетом романтики или на худой конец детектива или вестерна. В отдельной квартире не могло быть такого рассадника сюжетов, тем для сплетен, разнообразия конфликтов и библиотеки типажей, как в коммунальной. И вообще в отдельных квартирах был только один вход, он же выход. Только жители коммуналок могли в полной мере постигнуть атмосферу романов Достоевского. Черная лестница, общая кухня, рваная газета за чугунной трубой туалетного стояка, коридорные стены цвета застоявшейся пшенки, наскальные карандашные росписи в районе расположения общего телефона. Добрая соседка, сосед-стукач, соседка-склочница, сосед-алкаш или уголовник, сумасшедшая бабка из крайней комнаты. Так и хочется сказать, да что наша молодежь может понять в Ильфе и Петрове с Зощенкой, если не живала она в коммуналках!
Когда мы еще жили в коммуналке на Пушкинской, то с папой сочиняли песни-болелки. Болела я в детстве частенько, и чтобы мне не было скучно сидеть дома, папа создавал творческую активность. Один из результатов этой активности – Коммунальная песня - еще долгие годы после переезда в отдельную квартиру исполнялась нашим с папой дуэтом под гитару. До сих пор ее помню
Мы живем в Москве, на Пушкинской
Дочь, жена и бородатый я.
Все у нас в квартире как положено
Кроме как условий для жилья.
Есть у нас Мосгаз и телефон,
Есть горячая-холодная вода
Есть у нас соседей полный коридор,
Нет от них покоя никогда.
То нельзя пробиться к телефону
То гостей у нас хоть пруд пруди
То сортир не вымыт по закону
В общем хоть домой не приходи.
Ну а если по работе надо,
План горит, хоть сдохни ,но давай?
Нормой санитарной не положено!
С красками из кухни вылетай.
Папа - художник периодически подрабатывал - оформлял спектакли в провинции. Я обожала играть с макетами спектаклей, а вот соседи от этого кайф не сильно ловили, как можно понять из песни.
Они вспоминаются как давно ушедшие из оперативной жизни персонажи. Катькина коммуналка на Петровке, рядом с – булочной, на 6 комнат, с двухкомнатной кухней. Ее и родителей комнаты и комната их бабушки находились аккурат по обе стороны от коммунального сортира. Стены цвета пшенки. Верхнюю одежду и обувь оставляли в коридоре, в нише, занавешенной пикейной шторой.
Ленкина коммуналка в арке. Очень заковыристой конфигурации и всегда такая темная, что даже до ленкиной комнаты, хоть она была и совсем рядом с входной дверью, добираться приходилось чуть ли не на ощупь. Там сейчас нотариальная контора.
Танькина - на Москвина. Всего на две семьи. И все равно – тот же расклад – алкаш, склочница, стукач, сумасшедшая. И тот же цвет стен. И телефон, да-да эбонитовый телефон привинченный к стене. С такой тяжелой трубкой, что так и виделся кадр из фильм-нуар – труп гламурной блондинки в красивой позе разложенный на полу под телефоном, струйка черной крови из-под локонов и черная эбонитовая телефонная трубка раскачивается туда-сюда….
Машкина коммуналка на Петровских линиях была целиком населена татарами, которые работали на Петровке в овощном, булочной и гастрономе и дворниками во всем районе. Но расстановка сил там была все равно такая же, как и в любой другой квартире. И цвет стен тот же. И запах. О, этот запах оказался бы не по зубам не по носу даже Парфюмеру.
Запах коммуналки. Вернее, этот запах был только в коридоре. Но он встречал и провожал каждого приходящего, как швейцар. Его почти невозможно разложить на составные – это отдельная единица – запах коммуналки. Но в нем были нотки тушеной капусты, пыли, немытого тела, лежалых вещей, газа, канализации.
Коммунальный коридор – это такой футуристический кошмар - отравленная после ядерного взрыва или применения бактериологического оружия зона, по которой короткими перебежками надо было добираться до комнат-оазисов. В зоне можно было наблюдать как живут личной жизнью посторонние люди – какие у них треники и халаты, что у них на обед, кто из них « тварьнапился» или «сукоблядь».
В нашей коммуналке коридор был 30метров, и по нему можно было ездить на трехколесном велосипеде, главное было не доезжать до двух крайних комнат – в начале и в конце коридора – потому то там жили страшные соседи. У одной была огромная высокая прическа из кудрявых черных как смоль волос, а другой был г-образный дед (бывший стукач, по инерции продолжавший стучать на всех по любому поводу).
Коммуналки были разного происхождения. Благородного – сделанные из бывших квартир «профессоров Преображенских» и пр. и попроще - выродившиеся из жилплощадей бывших доходных домов.
(продолжение следует)