Прописные истины надо непременно периодически переписывать собственными руками, на собственной коже, на собственных венах и сухожилиях.
Я всегда знала, что перечитанная в разные периоды жизни одна и та же книга – это на самом деле разные книги.
Но никогда не могла предположить, что аццкое сочинение « Алгебра. 7 класс», перечитанное в возрасте 35 лет, спустя более чем 20 лет после того, как этот этап чернокнижия был пройден, произведет не меньший эффект, чем перечитывание Достоевского или Корана с Библией вкупе. А может и больший.
Описать океан ощущений, в который меня окунуло почти невозможно. тОлько на поверхности могу поймать такие ингридиенты, как
-осознание кошмара несоответствия Учительства как призвания тому, с чем чаще всего мы имеем дело, учась.
-обаяние непознанного
-поверка алгебры гармонией, а не наоборот
…. И еще огромный мильон всего, от любви и жалости до безразличия и усталости.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Шабаш уже прошел, луна прибывает, а ночь была… спорной, так скажем.
Но спасибо ей уже «только за то», что оставила она в голове моей 2 полезных осадка.
Получила подтверждение, что владею бесценным в определенных условиях навыком. На поздней заре советской власти, Оружейная палата (чуждая советской идеологии) была спасена, по сути, простой переформулировкой концепции экспозиции музея. Странным образом, после получения этой информации, то, чем я занимаюсь около 8 из 10 лет на канале, обрело «высокий смысл». Как туманы над рекой поплыли в памяти проекты, спасенные «правильной», хотя, возможно, и лукавой формулировкой.

И второе уже из области социо-психологической эзотерики. Каждый день проезжая мимо рекламы премьеры второго фильма по хроникам Нарнии К.Льюиса – «Принц Каспиан», только вчера, наконец, поняла, что меня так встряхивает. Перед глазами стоит огромный рекламный плакат этого же фильма на павильоне студии Дисней в Каннах - красивое открыто лицо героя, длинные волосы, прямой взгляд. И наш – в наклоне, стремящийся за пределы картинки, полностью скрытый за усатой маской и железным шлемом Некто. Это у меня паранойя или у нашей публики действительно настолько сигнификативно сбиты ориентиры?

---

«Мы» парад с понтом репетируем, а граждане в это время (у которых в январе есть 10 дней на бухалово и никаких парадов, а в мае во время репетиций парадов - нормальные рабочие дни) стоит в пробках или ездиет кругами, чтобы попасть на ту самую работу, которую никто не отменял. В общем, как хорошо, что я лишена, как социальной ответственности, так и политических взглядов.

Очередной диалектический маразм (по мотивам зарубежной классики) – мужчине проще/интересней бросить вызов мистическому истукану, и потом опрометчиво сдохнуть, чем нести методичную ответственность за свои эмоционально-физиологические импульсы.
И это дает одинаковые основания мужчинам – считать себя смельчаками, а женщинам - считать мужчин безответственными трусами.

---

Что-то перед, что-то после. Сейчас – преддверие и все подгоняется под него. Приготовление, ожидание, предвкушение, слюноотделение. Назло, нет просто из чувства противоречия, ухожу в воспоминания.

Похмельный кошмар второй половины 90-х ознаменовался для меня первым серьезным крахом композиции детского конструктора, из которого я искренне пыталась построить, эту, как ее, судьбу. Судьба воспротивилась и порушила наивную пирамидку с тефтелькой на башенке. Наступил период агрессивного разбрасывания деталей конструктора вокруг себя с воем, воплями и размазыванием слез и соплей. Разумеется, формы это принимало самые разнообразные. Так скажем, в мае-июне, дай Бог памяти, кажется 98-го года нашарашившись по ночным дискотекам и клубам и, наслушавшись историй о том, какова она – эта «настоящая» жизнь во всем ее многообразии, я внезапно получила лестное предложение. От человека с вполне европейской внешностью, сложным восточным именем, машиной с личным шофером и ореолом историй о его девушке – Анжеле, которая на тот момент была им оставлена со сломанной ногой на каком-то курорте. Справедливости ради, девушка была, хоть и вполне симпатичная, но заполошная, ноги и руки ломала по этой причине совершенно самостоятельно и была также известна неопрятной историей о тампаксе, которую рассказывать я здесь не буду, неаппетитно ибо.

Итак, я получила лестное предложение от вышеописанного субъекта,с которым у нас были общие знакомые, но видел он меня пару раз мельком в ночном клубе. Лестное, но пристойное – пообедать. Лет мне было 26 и процентов 60 моего мировоззрения занимали ортодоксально-религиозные штампы, уже ставшие психологическими установками, но еще не превратившиеся в комплексы. Предложение я приняла, с четко отрефлексированной внутренней истерикой а ля Настасья Филипповна.
Приближаясь к месту встречи, я увидела, что он уже стоит около машины. Спиной ко мне. Подошла я тихо, народу вокруг было прилично, но до того как я успела хоть что-то сказать, он повернулся, поздоровался и что-то сказал о походке и спросил почему перестала улыбаться, как только он повернулся, что меня очень удивило, потому что стоял то он спиной и видеть этого никак не мог. Впоследствии, я еще не раз удивлялась его способности видеть спиной, пока он не рассказал мне всякие смешные тонкости, которым их учили, кажется в ВШ КГБ.

Обедали мы мирно и даже как-то киношно, с той только разницей, что разговоры наши, скорее всего, ни одному нормальному сценаристу романтического фильма в голову бы не пришли. Потому что в какой-то момент я про все свои Достоевские истерики позабыла, отключила программу грубого обольщения и мы, что называется, просто «зацепились языками», как две кумушки. Часа через 3-4, мы вышли из ресторана, он достал из машины большой и какой-то почти свадебный букет, оставил мне номер своего телефона и настоятельно попросил обязательно обращаться к нему за помощью если что.

После этого несколько раз звонил, и даже действительно пару раз серьезно помог. Но непристойного предложения так и не сделал.
Когда один наш общий знакомый попытался до него докопаться - почему же он так и не сделал это самое непристойное предложение, он по легенде ответил:

Это сильно дороже денег, у меня, к сожалению, пока или уже таких ресурсов нет.

---

Пасха.

Первая за, реально, годы(!!) Пасха такая умиротворенная. Немного подкачала я сама в субботу. Тому были причины, как вполне земные, так и вполне эзотерические. Но это не помешало войти в вечерний монастырский двор такой, какой я, даже того не зная, всегда хотела туда войти. Чуть задних мыслей из прошлого приятно оттеняли сегодняшнее состояние. Почти все мои самые любимые были рядом. Даже папа, который по традиции, многие годы встречал нас выходящих из храма на Крестный ход, стоя с собакой на клумбе у поликлиники МВД , как Брежнев на Мавзолее, даже он в этом году прошел Крестный ход с нами и даже собаку оставил дома. Никогда еще наша Пасха не была такой богатой на абсолютно оторванное веселье, выплескивающееся буквально из нутра. Никогда еще от этой радости и веселья не исходило столько света. Не говоря уж о том, что мы давно столько не смеялись над всякими глупостями.

Возвращаясь из церкви с освященными куличами, яйцами и пр. набиваемся в лифт, так что дышать приходится через раз. У всех в руках ценный груз. У Лизы- пасха, у меня куличи(11 штук), у бабули- яйца.

Бабуля(Лизе) А чего это ты такая высокая!
Я:Да, она на цыпочках стоит!
Бабуля: А чего это она? Опустись!!
Я: да, Лиз, не выпендривайся
Лиза: Если я опущусь, бабуля получит по яйцам.

Пока мы ржом как стадо недопривитых подростков, Лиза показывает, что и правда, если она опускается, ее локоть приходится как раз на корзину с яйцами.

Выходим из монастыря на Петровку. Останавливаемся, чтобы пропустить вперед Крестный ход из соседнего храма. Движение процессии нам навстречу– завораживает. Лиза в избытке чувств говорит:
Мам, я только теперь вижу, как же это красиво! Невероятно красиво!!!! …..Когда тебе навстречу идут 6 дяденек в белых халатах!!!

Сегодня столько счастья.
Сегодня я - прощенный Сизиф. Спасибо

@темы: Оно

---

Ну вот, чуть отпустили рефлексии. Пошел нормальный рабочий задолбыш. Хорошо. И даже дождь прекратился.
Почту разрывает от последствий рыночного интенсива.
Нагазирована идеями как «вдова клико», теперь главное не выдохнуться.
Ребенок и ейная подруга жалуются на личную жизнь, точнее на ее отсутствие. Вот уже и есть о чем поговорить кроме сказок и поломанных игрушек.
Моя крестница (мать дочериной подруги) с гордостью рассказывает, что дочерины друзья говорят «у тебя такая мама классная». Мы хотим быть классными мамами. Хотя убери слово мама – и ничего, по сути не изменится.

---

Страсти по вербе.

Мне здорово живется. Я закрытый перелом. Неочевидный даже для меня самой.
Закрытая рана. Я мастер камуфляжа. Я гений самообмана.
Мне сложно жить. И потому интересно. Выравниваю дыхание. Чтобы не захлебнуться от жажды жизни. Я желала людям смерти. За это я теперь отдаю другим куски своей жизни. А они отдают мне свои. За то что когда-то кому-то пожелали не жить.

Я хожу вокруг да около. Я прихрамовая обезъяна. Меня нельзя трогать. Но я не могу войти в храм. Туда вхожи только храмовые. Чем я отличаюсь от храмовой? Тем, что я этого не знаю. Как только узнаю – войду.

Входим в Страстную. Не пренебрегая, умудряться не злоупотреблять. Так и не научилась.

Машина насытилась запахом вербы. Пока обманчивый ветерок от движения на роликах позволял не чувствовать ни напряжения, ни усталости, ни жара. Приятно ноющее тело, неприятно ноющие дети, новый скейтборд, разочарование дождя. И навалился в машине это пряный весенний и тревожный запах вербы. Запах вины и снисхождения, отчаяния и надежды.
Теперь этот запах дома. И каждая пушинка – как портрет на генеалогическом древе.

Мальчишки приехали из Питера. Мы гуляем по бульварам пока не начинают от ветра гореть уши и под грудиной трястись холодец то ли от перевозбуждения от постоянных подростковых препирательств, то ли от ранне-весеннего переохлаждения. Ветки вербы прилипают к красным от холода пальцам – перчатки из кокетства конечно же лежат в кармане.

Мы идем по Ленинградке, ночью. Метро закрыто. Путь от Тверской до Аэропорта кажется мгновением. При каждом шаге в сумке подрагивают кончики вербных веточек. Болят ноги, каблуки кажется пробивают асфальт и вязнут в нем.

Я выкатываю на террасу дома коляску со спящим ребенком. Киваю маме, и мы с крестницей торжественно повязываем платки. До храма от дачного дома полчаса ходьбы. «Сектантки!», - несется нам вслед насмешливое. У нас очень серьезные лица и в кулаках свернутые в трубочку деньги - на вербу и на свечки.

«Вербу не нашел. Вот…», - ты протягиваешь букет алющих роз. Я тут же пропарываю себе палец шипом и пытая скрыть это, держу правую руку в кармане, а букет в левой. Потом тайком подставляю руку под водосточную трубу – смыть кровь.

Эйфория ожидания смерти. Примеривания смерти. Верба пахнет кладбищем. Ты предаешь без целования. Я не чувствую предательства. Я чувствую запах вербы.

«Ты идешь за вербой, я жду в машине? Нет, ТЫ идешь за вербой, а я жду в машине» Пряные ветки, смятая сдача. Три скейтборда в машине. Хохот в ресторане. «Дууууры!!» «Мама!!»- кричат мне две девицы с меня ростом, вызывая приступ иронического недоумения у официанта и гардеробщика. «Натяни на голову…..АНТОН… это от ума, это Вавилон!!!» Парень, стоящий за нами в очереди оказывается Антоном. Новый приступ хохота. В машине как в эпицентре букета вербы. Мы обмякаем по дороге домой.

Мои страсти как запах вербы. От них остается только воспоминание и декоративная веточка с забавными пушистиками. Но только пережить. ПЕРЕжить. Не позволять НЕДОживать.

---

Ах да, еще визуальный ряд нужен..

---

Извините, там очень много....

«Crazy world full of crazy contradictions like a child» - пела я 4 из 6 дней в Каннах. Не столько потому что работенка выдалась на удивление изматывающей, сколько потому, что погода действительно заставляла присматриваться есть ли у нее – этой погоды висок, чтобы покрутить у него пальцем. Было ветрено , холодно и дождливо, море бурлило величественно-серой мутью и пеной, босоногие «лазурные» пляжники мужественно выгуливали по Круазетт летнюю одежду, исподтишка кутаясь в свежеприобретенные палантины. Из Лондона сообщали о снеге и минус 4, из Москвы рапортовали о майских настроениях и белых футболках на улицах города.

«Сrazyworld» продолжаю я петь в Москве имея в виду уже собственные настроения, под которые я умиляюсь каплям московского дождя на окнах моей квартиры. Возможно это тот самый , прОклятый мной в Каннах дождь теперь стучит мне в окна, испрашивая индульгенции.

Я не просто даю ее ему, у меня настежь балкон и я улыбаюсь, хлюпая носом и совершенно не держа зла на того, кто меня наградил этой временной способностью – ритмично хлопать заложенным, полным соплей носом. Хотя возможно, даже не совсем дождь в этом виноват, может тут то и кроется причина легкости, с которой я его простила. Того, кто наградил, если это именно он – тоже простила. Мне как никогда оказался полезен этот насморк.

С чего начать…. Ох уже эти мне топтания на месте. Как собачка, которая мечется, ищет место , чтобы покакать. То ли воспоминания о первом минете, обрушившиеся с верхних полок подсознания после бутылки шампанского прямо на Круазетт и бутылки красного вина в ресторанчике…. То ли тот потрясающий рыжеволосый дед в поезде из Монако… ТО ли пара на одной из станций – кажется Жуан ле Пен…. То ли ореол полукошмаров-полуфантазмов, в котором прошла вся командировка…

В общем, выбор есть всегда – сидеть всю ночь и записывать или подарить это все бездонной маразматичке- вечности.
Так уж ли часто я гуляла за ручку с тем, кого в тот момент считала достойным этого занятия? В тех ли местах, которые рисовались мне перед моим внутренним взором…. Ах да, сейчас я понимаю, что дело, конечно же, не в местах, в именно что в Персонаже, которого я в этих местах хотела бы видеть.

Порой мне думается, что лень моя и еще некоторые свойственные мне пороки оберегают меня от этой разрушающей истерии под названием творческий процесс. Ибо любое разрушение – не женское занятие. Оно природе женской противно. Творить за счет разрушения себя. Вот за счет наполнения и надстройки – будьте-нате. А впрочем, фиг с ним с творчеством, не в нем суть.

Мои руки лет с пяти стали моим рабочим инструментом. Состриженные под ноль ногти и мозолистые подушечки пальцев. Тяпка получилась большая , тяжелая, хотя и не лишенная некоторого изящества. Тем не менее, после 7 лет эксплуатации в струнном оркестре и нескольких курьезных случаев, я опасаюсь дружески хлопать по плечу хрупких людей. Ибо в моем кругу, приветствие не принято сопровождать нанесением тяжких телесных повреждений. В общем, несмотря на портосовскую силу, душа у моих рук осталась нежная, трепетная, жаждущая прикосновений, коих при первых в жизни попытках очутиться в романтической ситуации я добивалась хитростью. Ибо то ли пылкий вьюнош пошел не тот, то ли действительно существовали реальные опасения получить перелом лучезапястного сустава, но сами объекты моих вожделений рукам предпочитали более мягкие и менее подвижные части тела. В общем, Москва не радовала меня любовными рукопожатиями. В Питере я почему то постоянно оказывалась в перчатках, а в помещении меня сразу хватали за плечевой пояс и это в лучшем случае.

В 15 лет я познакомилась с контабасистом – Демьяном. Удивителен он был не тем, что был вдвое меньше любого контрабаса и не редким именем и даже не тем, что между нами по большому счету ничего не было, потому что он был парнем моей подруги. Удивителен он был – и это проявлялось в том числе и внешне – тем что занимался восточными единоборствами. Изучал он их в подвале, у какого –то пожилого китайца, родители которого держали в Москве одну их тех знаменитых прачечных – помните «будешь сыпать аспирин в кокаин? Хоросая деуска Мануска» . Мы частенько шлялись где-то вместе с подругой и Демой, а встречались в этом самом подвале. Поскольку подруга всегда и везде хронически опаздывала, а я никогда и никуда, я приходила всегда на встречу раньше и сидела, смотрела остаток занятий. А иногда мне везло поговорить с этим китайцем. Причем заговаривал всегда он. Потому что я была девочкой аутичной, но глаз был пытливый, а дед был физиономистом и философом. Дед – это очень условно, на самом деле понять его возраст было невозможно, он был сухим, гибким, бешено энергичным при полном внешнем спокойствии – про него невольно думалось, что он был таким всегда и таким останется тоже навсегда. Так вот Дед – пусть это будет его имя ( я не умею изобретать вымышленные китайские имена, а настоящее писать не хочу) первым после учителя музыки прицепился к моим рукам. Только сейчас я понимаю, что тогда 20 лет назад Дед зарыл во мне клад. И только сейчас я начинаю потихоньку его раскапывать, а тогда я уцепилась за первую золотую монетку, торчавшую из-под крышки сундука с кладом. Этот фрагмент чужой мудрости даже неправильно использованный все равно надолго превратил мое мировосприятие из фотографии в живопись.

Довольно длительный срок я козыряла и вместе с тем мучалась способностью запоминать руки. Иногда я не помнила ни имени, ни лица, но руки – не забывала никогда. И не менее долго потом пришлось отучивать себя читать руки. Потому что за один жест, случайный, неосознанный, я могла возненавидеть или влюбиться. Не говоря уж о том, что соприкосновения рук в некоторых ситуациях для меня были равноценны сексу (не только в прямом физиологическом смысле).

НО время шло, мировоззренческий волшебный фонарь раскачивался на ветру перемен, простите мой витиеватый китайский, а все попытки пройти, держась за руку хоть какое-то запоминающееся расстояние, так и не смогли дорасти до размеров, достойных размещения в анналах.

Я держалась за чьи-то руки в Чехии и Словакии, Польше, Франции, Англии и Германии, Подмосковье и Средиземноморье. Но кроме доверчивой пухлявой ладошки дочки, все они стремились в сердце отнюдь не через руку. Это всегда был формальный жест. Кадр из фильма, намек на перспективу чего-то другого или переход через дорогу. Руки просто « лежали рядом голенькие». Все остальное могло быть прекрасно, восхитительно или ужасно, но руки… Они по-прежнему оставались….девственны. С моей извращенной точки зрения, разумеется.

На левой руке, есть одна точка, которую надо массировать при головной боли. При аварии 8 лет назад именно в этой точке засел осколок. Там теперь довольно болезненный, до сих пор, шрам. Я называю его « моя вечная головная боль».

По дороге из Монако у меня разболелась голова. Насморк, ветер, чрезвычайная затраханность четырьмя рыночными днями. И села еще спиной против движения поезда. Справа бушевало недовольное море. Слева проплывали унылые прижелезнодорожные виллы и многквартирные дома, зимующие лодки и катера. Я разглядывала шрам на руке, тренируя силу мысли и тем самым увеличивая головную боль. Поезд остановился на промежуточной станции между Жуан Ле Пеном и Каннами. НА платформе слева на лавочке сидела аккуратная дама средних лет, у ее ног мопсоподобная собачатина. Обе смотрели в одну точку. Рядом стоял типичный деревенский француз лет 30, черноволосый и кудрявый. К нему подбежала светловолосая женщина, тоненькая, женщина-подросток. Они поцеловались, и он вдруг как то совсем не по вокзальному зарылся в волосы на шее у нее. Надолго. НА минуту может быть. Тетка с мопсятиной продолжали смотреть в одну точку. Я на секунду почувствовала себя Лотреком без рук. И тут я увидела как она, эта женщина положила свою руку мужчине на грудь. Таким благословляющим жестом, который можно увидеть только в китайском танце или на иконе с изображением Богоматери. У нее была тонкая мраморная кисть. Она прижала руку к его куртке, чуть вдавливая, а он на секунду отрывался, словно набрать воздуха и снова зарывался ей в волосы. Поезд тронулся. Я забыла про голову начисто.

Меня накрыло очередной порцией образов-мыслей-кошмаров-воспоминаний. Мне никогда не везло на крестьянские мужские руки, с крупными ладонями, основательными шершавыми пальцами. Ко мне прикасались тонкопалые, астеничные, изящные, интеллигентские конечности, с презрением отказавшиеся от палок-копалок на метафизическом уровне или подростковые тупоподушечные пальцы-кротики, слепо тыркающиеся в поисках мамки.

Сзади меня кто-то засвистел. Кто-то с темно-рыжими длинными волосами на сидении спиной ко мне насвистывал какую-то мелодию. Раздражало. Потом он стал напевать. По-итальянски. Потом по-французски. Опять засвистел. Прервался и запел по-испански. Снова засвистел. Я несколько раз нервно оглянулась. Пожилой дядечка все равно продолжал перемежать пение насвистыванием. Я, насупившись, развернулась в окно и поневоле прислушалась. Мелодия мне показалось знакомой , и вдруг я четко услышала, как он очень тихонько поет « у незнакомого поселка, на безымянной высоте…». На совершенно чистейшем русском языке. НА втором куплете поезд заскрипел и стал тормозить. Дядечка встал и с неподражаемой итальянской интонацией несколько раз сказал: «Джузеппе!». Я обернулась. Он стягивал с сидения рыжую дворняжку, которая явно пригрелась и выходить не желала. Пробираясь к выходу дядечка несколько раз извинился на французском, взял Джузеппе на руки и сошел не доезжая одну остановку до Канн.

Я шла от вокзала по бульвару Корно к своей гостинице. Мимо закрытых магазинов, ощерившихся офисов, апатичных клошаров. Прошел легкий дождь и, несмотря на поздний, далеко не теплый вечер от дорожного камня поднималось уютное тепло. Я перевесила сумку на левое плечо и чувствовала, как чья-то тихая рука мягко вползает в мою правую руку и обхватывает ее как перчатка. Руке было тепло и уютно. Все светофоры были почему-то зелеными. Меня кто-то вел в горку по мокрым камням Корно. И только у самого отеля я почувствовала, как также мягко руку отпустило. Я даже помахала ею куда то в сторону ближайшего фонаря. С сожалением и благодарностью.

Утром впервые проклюнулось солнце. Проводить меня в аэропорт, домой.

@темы: Оно

---

Меня радует весна. Вернее, ее апрельская ипостась. Но еще больше радует то, что это не нечаянная радость и не исход долгого томительного ожидания, отравленного сиюмоментными негативными переживаниями, а верхняя ступенька лестницы хороших стойких радостей. И еще приятней, что лестница выстроена моими собственными могучими ручонками. Из ничего. Из серого московского подобия снега, из низкого неба, из промозгло-комковатого воздуха и прочих ежедневных обыденностей неюного москвича, которые на поверку оказались славными ребятами. Просто у них жизнь такая – зимняя… московская… Была.
Теперь она весенняя. Теперь по утрам где-то в мозжечке моего дома стоит такой заливистый чирик, что он даже заглушает шум машин. Теперь утреннее открывание балкона проходит не под знаком «надо», а под припрыжку: «ура-ура, скорей-скорей!» . И… сейчас меня неправильно поймут, но кругом появились НОЖКИ!!! Из-под легких польт и в демисезонных сапожках они какие-то особенно трогательные, в них нет еще летнего бесстыдства, но уже есть легкая интрижка.
В общем, всем приятного весеннего сумасшествия.
И за работу

---

Дню театра

Иногда мне вспоминается, что я театровед. Но со временем, это превратилось во что-то настолько личное, что стало намного более личным, чем даже те подзамочные записи, которые доступны здесь лишь небольшой группе друзей. О театре в последние – о да, теперь уже можно употребить слово – годы я пишу еще реже, чем откровенничаю с друзьями.


Что совершенно не означает, что я пренебрегаю театром, забросила его, не интересуюсь и вообще предала светлые идеалы своего детства и юности ( и кстати, в словах об идеалах иронии гораздо меньше, чем можно вообразить). Меня можно справедливо упрекнуть, что я редко бываю во всяких разных театрах . Но на этом, пожалуй, упреки можно бы прекратить.
В закромах – красный диплом об окончании театроведческого факультета ГИТИСа, кандидатская диссертация (Становление английской драматической хроники XVI века и эволюция сценической поэтики жанра), несколько статей и интервью где-то там типа Театральной жизни и пр. и переводов, к слову сказать, хоть и уникальных, но не опубликованных, разумеется, а что еще хуже, где мои рукописи ныне – «ума не представляю». Это из теории. Из практики в тех же закромах – 18 лет работы завлитом в детском театре (параллельно основной работе), порядка 10 -15 (могу и ошибиться в математике не сильна) оригинальных пьес и сценических редакций –одноличных или в соавторстве, и бесчисленное количество песен к спектаклям, написанных специально для детского театра, и даже…. стыдно, но гулять так гулять… несколько сыгранных на сцене этого театра ролей ( только не спрашивайте каких!!).
Для особенно дотошных уточняю – театр детский, значит, ДЛЯ детей и НЕ значит самодеятельный. Профессиональный. В том смысле, что актеры, режиссеры, художники, хореографы, композиторы – все взрослые люди с дипломами и талантами в избранных областях.
Что-то подсказывает мне, что при таком раскладе я все -таки не совсем тварь дрожащая, а некоторое право имею. НЕ такое большое как гораздо более самоотверженные и преданные идеалам коллеги, но все же. И одновременно некий внутренний оппонент вот уже несколько лет мне подсказывает заткнуться. Не очень понимаю ,на каком основании, но почему-то слушаюсь. Слушалась. До сих пор. А с сей поры – прорвало что-то.
В самом деле, если кто-то объяснит мне почему при всех слагаемых я молчу в тряпочку, имея что сказать- я продолжу молчать дальше.
А если убедить меня не удастся, то меня все же прорвет. И прорвет не про театр вообще, не про особенности шекспировских хроник или красОты и наобороты новой драмы или Новой драмы. А прорвет меня на предмет детского театра. И на правах даже не столько профессионала, сколько человека 18 лет отдавшего детскому театру, и отнюдь не ради денег.
Из общего числа моих редких театральных высказываний, моему театру посвящено, кажется, вообще одно единственное. Это будет второе. И сейчас мне за это полагается сгореть со стыда.
Короче, к черту философию. Постараюсь не слишком резко и без обид, хотя бы потому что если и есть на что и кого обижаться, то только на себя саму.Ps Когда за этим предисловием последует суть пока не могу спрогнозировать, но постараюсь не затягивать

---

"Нам нужен программист: РЕДАКТОР , а- небалованный, бэ - доброволец, цэ - чтобы согласился жить в общежитии..." (c)
ПОследний пункт, конечно шутка. А вот первые два удивительно серьезны. А если к этому добавить - безотказность, профессионализми хороший характер, то простая вакансия превращается в воздушный замок для работодателя и чудо самопожертвования для предполагаемого работника.

В общем "Нам нужет далео не всякий программист РЕДАКТОР" (с)

@темы: сюжет

---

Нет, нет и нет. Радость это совсем не тот случай, когда тебе на голову сваливается миллион долларов ни за что, или тебе в руку преданно задышал верный мерседес чудом оказавшийся твоим.
Радость - это когда ты проснулся пустой и гудящий от этой пустоты, или тяжелый, прибитый к асфальту неуловимым но многотонным фантомным грузом...
когда ты встал со всем этим, взялся за самый необходимый в организме орган под названием "КОСИЧКА МЮНХГАУЗЕНА" потянул себя за нее...
когда краешком глаза увидел и потянулся за каким то бликом, пустил его внутрь себя и...
Когда нет повода, а радость есть. Вот это радость. Как в школе или в садике говорили " лучший подарок - сделанный своими руками".

---

Коммуналки.

Еще вчера при виде своей одноклассницы-подруги детства, которую я не видела никак не менее 10 лет, глядя на ее норковую шубу цвета кофе с молоком и нарядный лексус, я вспоминала наши коммуналки. НЕ в том смысле что, что из грязи в князи, ни в коем случае. К. всегда была красавица, всегда ухоженная и благополучная. У нее были красивые ухоженные даже по советским временам родители. И одевалась она, чуть ли не лучше всех в классе. Я даже припоминаю, что классе в 3-4-м завидовала каким-то там ее босоножкам. Малиновым. И даже придумала как свои, купленные мамой в детском мире в результате стояния в многочасововй очереди, белые самые банальные босоножки выпендрить с помощью ботиночных шнурков. Не уверена, что в итоге это выглядело так же модно как на К, но по крайней мере я сделала все что могла. Тем не менее. Она, так же как и еще половина класса жили в коммуналках. Свою коммуналку я тоже прекрасно помню. Начиная с семейных преданий о том, что переехав в нее в возрасте двух лет из двухкомнатной квартиры в Барнауле, я с порога сказала « мам, поехали домой» и наотрез отказалась купаться в коммунальной ванной.
Каких только коммуналок я не навидалась…. По большому счету коммуналка была чем-то вполне нормальным, даже с налетом романтики или на худой конец детектива или вестерна. В отдельной квартире не могло быть такого рассадника сюжетов, тем для сплетен, разнообразия конфликтов и библиотеки типажей, как в коммунальной. И вообще в отдельных квартирах был только один вход, он же выход. Только жители коммуналок могли в полной мере постигнуть атмосферу романов Достоевского. Черная лестница, общая кухня, рваная газета за чугунной трубой туалетного стояка, коридорные стены цвета застоявшейся пшенки, наскальные карандашные росписи в районе расположения общего телефона. Добрая соседка, сосед-стукач, соседка-склочница, сосед-алкаш или уголовник, сумасшедшая бабка из крайней комнаты. Так и хочется сказать, да что наша молодежь может понять в Ильфе и Петрове с Зощенкой, если не живала она в коммуналках!
Когда мы еще жили в коммуналке на Пушкинской, то с папой сочиняли песни-болелки. Болела я в детстве частенько, и чтобы мне не было скучно сидеть дома, папа создавал творческую активность. Один из результатов этой активности – Коммунальная песня - еще долгие годы после переезда в отдельную квартиру исполнялась нашим с папой дуэтом под гитару. До сих пор ее помню
Мы живем в Москве, на Пушкинской
Дочь, жена и бородатый я.
Все у нас в квартире как положено
Кроме как условий для жилья.
Есть у нас Мосгаз и телефон,
Есть горячая-холодная вода
Есть у нас соседей полный коридор,
Нет от них покоя никогда.
То нельзя пробиться к телефону
То гостей у нас хоть пруд пруди
То сортир не вымыт по закону
В общем хоть домой не приходи.
Ну а если по работе надо,
План горит, хоть сдохни ,но давай?
Нормой санитарной не положено!
С красками из кухни вылетай.
Папа - художник периодически подрабатывал - оформлял спектакли в провинции. Я обожала играть с макетами спектаклей, а вот соседи от этого кайф не сильно ловили, как можно понять из песни.
Они вспоминаются как давно ушедшие из оперативной жизни персонажи. Катькина коммуналка на Петровке, рядом с – булочной, на 6 комнат, с двухкомнатной кухней. Ее и родителей комнаты и комната их бабушки находились аккурат по обе стороны от коммунального сортира. Стены цвета пшенки. Верхнюю одежду и обувь оставляли в коридоре, в нише, занавешенной пикейной шторой.
Ленкина коммуналка в арке. Очень заковыристой конфигурации и всегда такая темная, что даже до ленкиной комнаты, хоть она была и совсем рядом с входной дверью, добираться приходилось чуть ли не на ощупь. Там сейчас нотариальная контора.
Танькина - на Москвина. Всего на две семьи. И все равно – тот же расклад – алкаш, склочница, стукач, сумасшедшая. И тот же цвет стен. И телефон, да-да эбонитовый телефон привинченный к стене. С такой тяжелой трубкой, что так и виделся кадр из фильм-нуар – труп гламурной блондинки в красивой позе разложенный на полу под телефоном, струйка черной крови из-под локонов и черная эбонитовая телефонная трубка раскачивается туда-сюда….
Машкина коммуналка на Петровских линиях была целиком населена татарами, которые работали на Петровке в овощном, булочной и гастрономе и дворниками во всем районе. Но расстановка сил там была все равно такая же, как и в любой другой квартире. И цвет стен тот же. И запах. О, этот запах оказался бы не по зубам не по носу даже Парфюмеру.
Запах коммуналки. Вернее, этот запах был только в коридоре. Но он встречал и провожал каждого приходящего, как швейцар. Его почти невозможно разложить на составные – это отдельная единица – запах коммуналки. Но в нем были нотки тушеной капусты, пыли, немытого тела, лежалых вещей, газа, канализации.
Коммунальный коридор – это такой футуристический кошмар - отравленная после ядерного взрыва или применения бактериологического оружия зона, по которой короткими перебежками надо было добираться до комнат-оазисов. В зоне можно было наблюдать как живут личной жизнью посторонние люди – какие у них треники и халаты, что у них на обед, кто из них « тварьнапился» или «сукоблядь».
В нашей коммуналке коридор был 30метров, и по нему можно было ездить на трехколесном велосипеде, главное было не доезжать до двух крайних комнат – в начале и в конце коридора – потому то там жили страшные соседи. У одной была огромная высокая прическа из кудрявых черных как смоль волос, а другой был г-образный дед (бывший стукач, по инерции продолжавший стучать на всех по любому поводу).
Коммуналки были разного происхождения. Благородного – сделанные из бывших квартир «профессоров Преображенских» и пр. и попроще - выродившиеся из жилплощадей бывших доходных домов.

(продолжение следует)

@темы: сюжет

---

С дочерью в зоопарке.

---

хоть и с мобильника, а все равно когда я думаю, я очень даже ничо!

---

Мой восхитительный, непревзойденный педагог по специальности в музыкальной школе – Александра Григорьевна - большую часть времени держала меня в вилке между двумя устрашающими записями в дневнике. Записи эти создавали зону высокого напряжения, нахождение в которой повышало тонус и приводило меня в состояние вечного двигателя. Первая, написанная крупным орущим почерком, гласила: НИЧЕГО НЕ ВЫУЧЕНО!!!
За ней следовали, как правило, мои многочасовые занятия и когда я гордо отбарабанивала на уроке результат этих занятий, появлялась еще более громогласная запись, с неисчислимым количеством восклицательных знаков:
«НЮАНСЫ!!!!»
Со временем я поняла, что вилка эта – вечна и универсальна, и редкие выходы за ее пределы, подобны вылазкам в открытый космос. А уйти за пределы притяжения этой зоны, вид на нее сверху – это вид сверху на себя и на то, что ты делаешь. Это гениальность, наверное…. Выучить -то все можно, а вот нюансы все время меняются…

@темы: сюжет

---

Вечера очень разные. Вечера когда ты пьешь чай с сыром и кумкватовым вареньем, совсем не такие, как те, когда ты запекаешь тыкву или варишь суп. И уж совсем не такие, как те, когда ты кидаешь круглые листочки мяты в чайник с заваркой. Они различаются так же как вечера за компьютером и на стуле с поджататой под себя правой ногой и вечера на стуле верхом в беседах с друзьями. Так же как тупое вечернее любование кошкиным умыванием отличается от томного собирания разбросанных по квартире чулок.
Вечера в уюте собственных мыслей. Вечера в исполнении тех самых желаний-мечтаний, которые казались такими близкими, но такими неуловимыми лет в 15 -17. Когда в такт вытаптыванию теплого мокрого осеннего асфальта, в декорациях пожелтевших кленовых листьев, в голове подскакивают теплые картинки идеального уюта, клетчато-пледового кокона, успокоенного счастья в запахах ванили, корицы и яблок. Тебе кажется что ты идешь навстречу этим картинкам. А приходишь все туда же. В те же места где нет ничего романтического, ничего идеального, где совсем другие запахи и совсем нет тех великих мыслей, которые вот-вот должны были придти в голову. Ты не то чтобы разочарован, но слегка взгрустнен. Жизнь так несправедлива, что не хочет становится похожей на картинку из импортного каталога товаров почтой.
Но через лет пятнадцать, а то и двадцать ты вдруг понимаешь, что ты, наконец, пришел. Что здесь и сейчас ты наконец-то внутри этой картинки. Тот самый запах. Тот самый уют. Те самые нужные мысли и ощущения.
Ну и хохот же разбирает, когда понимаешь, что после всех поисков и разочарований вовне, ты все это находишь внутри себя.

@темы: Оно

---

Жабу и выпить

На Lower Thames Street, по дороге из Тауэра рядом стоят два заведения. Одно огромновитринное и вполне хайтековского вида индийское, а второе – по всем внешним признакам классический паб, причем не без оглядки на снующих так или иначе в этом районе туристов. Черный фасад пабов, с золотыми буквами, выглядит достаточно торжественно и даже ритуально, в том числе грустном смысле слова, будто бы символизируя всем своим видом – живым не выйдешь. Напоим и накормим так, что…
Название я, разумеется, не запомнила, так как весь умственный потенциал тут же забила надпись, которую весьма вольно можно было перевести как «питейная и жральная комната Льюиса Кэррола». Почему именно этот английский классик попал под раздачу у хозяев заведения - не знаю. Но стиль эпохи они выдержали и даже повесили кое-где на стены, по дороге к сортирам картинки из «Алисы». Эль там был двух сортов, а главная фишка меню состояла в английских сосисках. Их можно было заказать в трех состояниях твердом, жидком и газообразном –в виде сэндвича, в виде сосиски с картофельным пюре тупо на тарелке, и в виде «жабы в дыре» Toad in the Hole –то бишь сосисок в йоркширском пудинге. Описания разных сортов сосисок, а сортов было никак не меньше 10-ти, по своей художественной силе вполне сравнимы с произведениями самого крестного этого заведения. И с травами такими, и с травами сякими, и по рецепту 17 века, и по секретному рецепту такой-то деревни, выкраденному в 1810 году, с риском для жизни, и из свинины, и из баранины с мятой…
Писала я эти слова спустя 8 часов после поедания этих самых божественных колбасок, а желудок мой все еще бился в конвульсиях, чья природа колеблется между оргазмом и предсмертной судорогой.

Англия – местность знаменитая алкоголизмом своего населения. Но прелесть этой грустной известности можно оценить, только попробовав своим заказом поставить в тупик английского бармена. Моя попытка была абсолютно случайной, осознавшейся задним числом и закономерно неудачной. Привычная к тупости нашего обслуживающего персонала и его таланту задавать лишние вопросы, я, как обычно, спокойно заказала апельсиновый сок и колу, и каково же было мое счастливое изумление, когда мне принесли не их по отдельности, а именно то, что я собиралась сделать из этих ингредиентов! Ради чистоты эксперимента, я повторила это еще в нескольких пабах- результат одинаков. Мне приносили коктейль. Причем очевидно, что в половине случаев им впервые приходилось делать такое неаппетитное на вид сочетание. Но пьющий приравнивается к языческому божеству, от которого зависит погода и урожай, и желания его предугадываются и выполняются беспрекословно.